страничка обновлена 10.03.03
Преображения
Солнце покинуло
умытый дождём мир
Свет набирается ветра
Прозрачность
померцает минуту
и воцаряется ночь
АНТИЭЛЕГИЯ
Единственная моя тема то чего нет
Я одержим тем что исчезло
Мой назойливый лейтмотив н и к о г д а
И всё же я люблю эту вечную перемену
ежесекундную неповторимость
ведь без неё
то что мы называем жизнью
было бы холодным камнем
СОВА
Застывший глаз
земной рыбы
зорко изучающий ночь
лапа разжатая для полёта
когти впивающиеся в мясо
острый клюв чтобы терзать
Разве сова символ мудрости
разве она не символ разбоя
насилия
и унижения
всего что снискало тебе славу
Запад?
СЕКУНДНАЯ СТРЕЛКА
Я говорю с е к у н д а
и с первым же слогом
секунда сливается
с тем что уже не вернёшь
ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Свет - кожа мира
ВЕЧНОЕ МОРЕ
Так выходит что нет у моря начала
Оно начинается там где ты его впервые увидел
и будет являться тебе повсюду
ВСТУПЛЕНИЕ В ПСИХОАНАЛИЗ
Господин Зигмунд Фрейд
после кропотливых исследований открыл
то что другой выразил одной стихотворной строкой:
преступен человек тем что родился
АПОКАЛИПСИС ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ
Трубы судного дня
смолкают
уступая место рекламе
НАПИСАННОЕ КРАСНЫМИ ЧЕРНИЛАМИ
Поэзия тень памяти
а становится материей забытья
Это не монумент воздвигнутый в джунглях
который останется целым среди гниения
а трава которая какой-то миг поколышется
на поляне
станет гнильём прахом
безвестьем на вечном ветру
ГЛАЗА РЫБ
На побережье на песчаной косе
цепочка мёртвых рыб
Щиты оставшиеся после битвы
Без признаков удушья
и гниения
Шлифованные морем драгоценности
Усыпальницы
собственной смерти
Было
что-то призрачное
в этих рыбах
Ни у одной не был глаз
Лишь по две пустоты на каждую голову
Если что-то и заявит
об их принадлежности к земле
будет ясно что глаза их принадлежат морю
Что море глядит их глазами
Что когда рыба умирает на песке
глаза испаряются
и море прибоем
может востребовать то что считает своим
ДАНТЕ
На улице встречая Данте люди
в него бросали камни полагая
что о ни вправду побывал в аду
ГОРОДА
Города сотворились из немногого
из дерева (и началось разрушенье)
глины камня воды и кожи
пойманных и съеденных животных
Каждый город зиждется на насилии
и братоубийстве
НАЗВАНИЯ
Планета должна бы зваться Море
Она скорее вода чем Земля
СХОДКА СТАРЫХ ДРУЗЕЙ
Теперь мы то самое
с чем сражались двадцатилетними
МЕКСИКАЙОТЛЬ
На новом витке -
вот оно, наше бродячье племя:
с пустыми рукавами, без ничего, как в начале.
Жабы и ящерицы - наше пища.
Соль - наша жизнь, прах - наше жилище.
Дырявая сеть, развалины - наше наследство.
Наконец-то мы должны
сотворить всё сначала,
с нуля, которым мы и являемся.
(Переводы П. Грушко)
МИР В КАРТИНАХ
Словно несуществуещее окно
Будто тень руки на призрачном грифе
Точно ток твоей крови плещущей в венах
С той же точностью с постоянством
подтверждающим мысль о том
что ты существуешь
Чтобы на большом расстоянье
На любом расстоянье
Вопреки расстояньям
Даже не зажмурив глаз
Видеть твоё лицо весь твой облик
Ореол пейзажей вокруг тебя в городе
который не был и быть не может
не чем иным кроме как твоим
бесполезным отблеском
тебе принесенным в жертву
Птичьи перья в чернильные лужи макая
Падает этот дождь с непостижимых высот
Замыкая меня в тебе и одиночестве
И внутри тебя и от тебя вдали
Там на другом континенте
где теряется эта дорога.
(Перевод С. Макаева)
Молчанье
Молча, про себя,
задаю себе вопрос
на языке
безъязыкой собаки:
что может быть красноречивей молчанья?
Что я могу добавить
к этому точному ветру,
к этим отточенным птицам,
к этому небу, особенно к этому
безукоризненному небу,-
что я могу добавить,
кроме молчанья
и ещё раз молчанья,
помноженного на молчанье?
ТАИНСТВО
Как же так - я жив
а в стакане плещется вода
а створки двери сомкнулись
а небо такое ж как накануне
а тицы позолочены лучом
а глаза мои влажны от слёз
а книги расставлены в строгом порядке
Как же так - я умер
а стакан такой же как накануне
а дверь позолочена лучом
а в небе плещется вода
а птицы расставлены в строгом порядке
а губы мои сомкнулись
а книги мои влажны от слёз
ИЗ "MUTATIS MUTANDIS"
появится машина чистеёшей воды
точная копия самой себя
оснащенная тысячей зелёных глаз
и тысячей пламенных уст
и не будет она ни на что годна
и будет носить она имя твоё
вечность
*
если тело твоё - земля и прах
и тело моё - земля и прах
что мне прах земли без твоего тела
что мне прах земли без моего тела
что мне тело моё без твоего тела
и что нам наши тела если они
просто земля и прах
если дети наши - прах и земля
если земля - это просто округлый прах
и всё что ни суще на этой земле -
из праха из праха из праха
*
хотел бы я быть сотворён
из живого стекла
хотел бы быть из нейлона
из целлофана и стали
из беззаботных материй
которые не умирают
но как на грех
я сделан из плоти и крови
жалкая игрушка джаза
и времени
бедный сосуд
наполненный страданьем
КОМНАТА ОХВАЧЕННАЯ ПЛАМЕНЕМ
Закружившийся в черном вальсе, вечно
втиснутый в щель между собственной тенью и жуткой
чистотой родниковой звезды, я касаюсь
эпицентра шелковой молнии, исхожу криком
посреди гигантских дышащих цветов,
пьяный, падаю под ноги стаду
разъяренных буйволов.
Нагромождения скверны, провалы пространства!
Запалю, подожгу ли я вас наконец,
вычеркнув солнце из неба и воду из моря?
Или же мне суждено обрыдаться,
глядя на мёртвые судороги бытия,
бесполезного, словно ослепший болной телефон
с неповешенной трубкой?
ЮНЫЕ МУДРЕЦЫ
Кто ведает, что за господняя длань,
что за крылатая ночная рука
сжимает земную обитель,
когда под снегом, накрывшим ладонью дома,
петух-чудотворец провозглашает зарю,
золотистый лучик, втиснутый в ночь.
Уж не зола ли
сущего света - этот малый светильник,
певчее пламя,
воск со свечи, озаряющей зиму, которая учит
черной науке прокопченных печей,
мёрзлой земли, стужи, луны и сажи.
А прикорнувший на белой скамье
бедный бездельник,
который разводит краски своих сновидений
в стылой воде из фонтана,
а холодные весны, затонувшие там, за луной,
В кустах замороженных роз,
и окаменелые пальцы,
высекающие чирканьем спички
сонное небо над головой?
Уснуть в эту пору, в пургу,
седи серых утесов,
обступивших равнину, о белая пена страниц,
прочтённых в бессонные ночи
юными мудрецами,
чьи бледные лбы, бумажные мысли,
склонились,
а рядом - перо, грустный трофей,
словно утлое судно,
окроплённое черным кадилом ночи.
Чьё чело наклонилось и поблекло
в лазурной библиотеке?
Не в этом ли черепе будет отлита
магнолия неба?
Не разум ли снега сумел изваять в темноте
звезду, и окно, и сосну,
отягченную кроной поэзии,
в эту холодную ночь,
неподвластную дыму и пеплу?
ПАРК ДЛЯ УСНУВШЕГО ЧЕЛОВЕКА
Черный мозг ночи, и ты, колоколец,
мерцающий золотым зрачком
на вершине сосны,
знайте: я тот, кто рыдает и пишет
в самый разгар стужи.
Каменные стены
расправляют продрогшие перья
в моей голове,
наполненной мыслящей кровью.
Даже рухнув ничком
в цветущий сонными лепестками лед,
я продолжаю сжимать топор ледяного дождя.
Да, по душе мне мой череп,
нависший балконом
над зияющей бездной господней.
Окрест себя я высекаю
çâåçäû,– слышишь, лед? –
читаю на земле строки поэмы, пробегающие трещинами по
усопшим, венчая
озаренные òðóïû,–
ибо тень моя надо всем тяготеет: такова эта слава
костей, и праха, и дыма,
которая меня смешает
с перегноем, с травой,
где лежат обнаженные боги.
Да, я люблю свой череп, усыпанный пеплом,
как люблю этот мир,
где вечность принимает обличье
каменной статуи в парке,
продутом стынущим ветром,
обличье человека,
простертого на стылой траве
вдали от любви и света.
(Переводы С. Гончаренко)
КОЛОДЕЦ
Душа моя — словно колодец с водою зацветшей,
где дни в монотонном и важном потоке кружатся,
гася бестолковость свою и бессмысленный гомон,
где мертвенные в тишине оседают пустоты.
Вода озаряется снизу агонии светом:
там радуга тухнет и в черной тени умирает,
там слизь прилепилась к безжизненной траурной тине,
дыханье которой свечением синим исходит.
Душа моя — словно колодец. Пейзаж задремавший,
в воде отражаясь, колышется и исчезает,
а ниже, в глубинах, на дне, может, тысячелетье,
сны видя о людях, лежит мизантропка-лягушка.
Но вот иногда под влияньем луны отдаленным
колодец оденется в смутные чары легенды,
и кваканьем тихим внезапно вода огласится,
и древнее вечности чувство наполнит колодец.
(Перевод Ю. Петрова)
Фонограф
Нас высушила тишина.
Как моль, как мыши,
изъела, источила память
письма,
портрета,
пыли.
Быть может, нынешнее и грядущее
придумали, дабы
не оплакивать былого?
Зато вот изобрели
слюдяное сердце пластинки -
безо всякой там диастолы и систолы, -
и под стальной иглою
гонит оно по жилам
не свернувшуюся кровь прошлого.
(Перевод С. Гончаренко)
 |
 |
 |
