ПЕТЕРБУРГ
А если лошадь, то подковы
Что брызнут сырью и сиренью,
Что рубят тишину под корень
Непоправимо и серебряно.
Как будто Царское Село,
как будто снег протоптан мартом,
Еще лицо не расцвело,
Но пахнет музыкой и матом.
Целуюсь с проходным двором,
Справляю именины вора.
Сшибаю мысли как ворон.
У губ с багрового забора.
Мой день страданьем убелен
И под чужую грусть разделан,
Я умилен как Гумилев
За три минут ы до расстрела!
О! Как напрасно я прождал
Пасхальный почерк телеграммы.
Мой мозг струится, как Кронштадт,
А крови мало, слышишь, мама?
Откуда начинает грусть?
Орут стихи с какого бока,
Когда вовсю пылает Русь
И Бог гостит в усадьбе Блока?!
Когда с дороги, перед вишнями
Ушедших лет, цветущих лет
Совсем сгорают передвижники,
И есть они, как будто нет!
Не попрошайка я, не нищенка
Прибитая злосчастной верой,
А Петербург, в котором сыщики
И под подушкой револьверы.
Мой первый выстрел не угадан,
И смерть напрасно ждёт свиданья.
Я околдован, я укатан
Санями золотой Цветаевой.
Марина, ты меня морила,
Но я остался жив и цел,
Я где твой белый офицер
С морошкой молодой молитвы?
Марина, слышишь? Звёзды спят.
И не поцеловать досадно.
И марту храп до самых пят.
И ты как храм, до слёз до самых.
Марина, ты опять не роздана.
Ах, у эпох, как растерях,
Поэзия - всегда Морозова!
До плахи и до монастыря.
Её преследует собака.
Её в тюрьме гноит тоска,
Горит, как протопоп Аввакум,
Бурли-Бурлючая Москва,
А рядом, под шарманку гамкая
Как будто из-за кулис,
Снимают колкольни шапки,
Приветствуя социализм!
(1964)
ОБИЖЕННЫЙ ИНТЕРЬЕР
Собаки лают - к просьбам,
Волчицы лают - к хлебу,
А у меня и просек
До тех загадок не было.
Пожарник пляшет - к чуду.
Любовник плачет - к чаду.
А я с тобой - не буду,
А мне с тобой не надо!
Рожь колосится - к бабам,
Ложь говорится - к делу,
Нож не выносит шпалы
- Кровь двойником к их телу.
Ах, это только новость...
Спать, чтоб в зрачках не гнулось.
Да сохранит мой голос
Странную нотку - ну вас!
ОСЕНЬ
Здравствуй, осень, - нотный гроб,
Желтый дом моей печали
Умер я - иди свечами
Здравствуй, осень, новый грот.
Если гвозди есть у баб,
Пусть забьют, авось осилят.
Перестать понять зубам
То, что в вербах износили.
Этот вечер мне не брат
Если даже в дом не принял.
Этот вечер мне не брать
За узду седого ливня.
Переставшие пленять
Перестраивают горе...
Дайте синего коня
На оранжевое поле!
Дайте небо головы
В израсцовые коленца,
Дайте капельку повыть
Молодой осине сердца!
Умер я, сентябрь мой,
Ты возьми меня в обложку.
Под восторженной землёй
Пусть горит моё окошко
(1964)
Я беру одноногое лето коня,
Как горбушку беру, только кончится вздох
Белый пруд твоих рук очень хочет меня,
Ну а вечер и Бог, ну а вечер и Бог?
Знаю я, что меня берегут на потом
И в прихожих, где чахло целуются свечи,
Оставляют меня гениальным пальто
Выгребая всю мелочь, которую не в чем.
Я стою посреди анекдотов и ласк,
Только окрик слетит, только ревность притухнет,
Серый конь моих глаз, серый конь моих глаз,
Кто-то влюбится в вас и овёс напридумывает.
Только ты им не верь и не трогай с крыльца
В тихий траурный дворик "люблю"
Ведь на медные деньги чужого лица
Даже грусть я тебе не куплю.
Осыпаются руки, идут по домам,
Низкорослые песни поют,
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
Но коней за собой не ведут.
Снова лес обо мне, называет купцом,
Говорит, что смешон и скуласт,
Но стоит, как свеча, над убитым лицом
Серый конь, серый конь моих глаз.
Я беру кривоногое лето коня.
Как он плох, как он плох, как он плох!
Белый пруд твоих рук не желает понять -
Ну а Бог?
(осень 1964)
Александр ВЕЛИЧАНСКИЙ
( группа "СМОГ" )
Мы эклектики из клетки
вышедшие на простор, -
если яркий он, то блёклый,
если сложный, то простой.
Мы вдоль современных улиц
на тепершнем огне
не вперёд пошли - вернулись
мы вернулись внутрь извне.
Почернеют звёзды,
задохнется слово,
запрокинет голову
сосен крутизна.
Этот дождь тишайший
нами зацелован,
и на наших лицах -
утра белизна.
Мои стихи короче
июньской белой ночи,
но долгим свежим сумраком
И вы о них мечтали
среди стекла и стали
в казёные безжизненные дни.
Трубят трубы гарью,
над городом горечь.
Идут хулиганы
за корешом кореш.
И в черных машинах,
зашторив оконца,
кто делал ошибки -
Садовые кольца?
Не какой нибудь там,
А простой пасрусиновый парус,
и порядковый номер,
и буква не парусе том,
паруса
задыхались, как люди,
как люди трепались
и белели, как люди,
на синем, потом на седом.
В смятеньи мы, как караси - в сметане
Из нас не следовало выводов и дел
Фонарь ветил на нас,
И нас любили те,
Илья БОКШТЕЙН
ЗИМГРИВИ
Здесь кроме тишины кого-то нет
Кого-то нет, осталось удивленье;
Струится дождь, как тихий, тонкий свет,
Намокший лист - зеленое затменье,
Намокший лист - намёк освобожденья,
Разрыв, теперь мы людям не чета,
Теперь мы чуть - от ветра отклоненье,
Хоть ветра нет, есть чистота листа.
Здесь ветра нет, есть чистота листа.
Здесь кроме тишины поэта нет;
Намокших листьев удивленье,
Струится дождь так тихо, словно свет,
Как таинство его освобожденья.
Он понял: здесь не нужен парабеллум;
Ни мрака на душе, ни даже легкой грусти,
А счастье здесь не стоит даже птичьего хвоста -
В такт тишине растаять -
Мокнет красота,
И капли тяжелы, как свежесть жутко-белая,
И капли тяжелы, как свежесть -
Шутка белая, не помню:
Осень ли, весна с дождя слетела;
Запомним путь слетевшего листа
В мире нет сильней мучений,
Чем искать им выражений.
В мире нет страшней страданий,
Чем слова для них найти.
Мои хрупкие пути
Затерялись где-то.
Почему моя тоска
Уже как-то названа!?
Почему моя душа
В чьих-то строчках, как в тенетах?
Я не знал в себе поэта,
Если б знали мы пути,
Было б некуда пойти.
Одинокое молчанье наше
Обоюдного касанья тоньше
В темном углу под лестницей
Чуть светится капля плесени
Тишина.
Балка обрушится,
Если чуть прислушаться
Сергей ВОЛЬФ
Там, где квелые совы
И спрямленные тени актиний
Обозначили угол,
Где нелепо и страшно сидеть,
Гед совсем невозможно,
Хотя и возможно, - глядеть
Я заметил впервые
Как сливаются в угол прямые,
Эти волосы.
Волос, похожий на медь,
Скользкий полоз,
Способный в движении петь,
Расплавляя тупой
и искрящийся иней.
Сергей СТРАТАНОВСКИЙ
Мокрый снег в достоевских дворах
Мокрый снег облипающий крыши
Наступит ночь,
Мы навсегда испуганные души
(1995)
Птицы, птицы стигийские
в ленинградском горячечном небе
К нему больному летящие
Мимо, мимо летите
Пощадите,
(1995)
Окна мои на закат,
Фауст-пространство
О, как бьётся
В комнате темной
(1995)
Я знаю, что не бархатны лапы
у Жизни. И коготь достал
Меня. Трепыханья нелепы
И хищен громадный оскал.
Я принял судьбы зверотелость
и все же, того ли хотелось?
Того ли когда-то искал?
(1994)
