страничка обновлена 07.02.03
Я ЗАВЯЗАЛ ГЛАЗА
Деревьям завязал глаза
платком зелёным.
- Попробуйте меня найти! - сказал я им.
И сразу же меня нашли деревья
под хохот листьев.
Я птицам завязал глаза
платком из тучи.
- Попробуйте меня найти! - сказал им.
И сразу же меня поймали птицы
под звуки песен.
Тогда я завязал глаза улыбкой.
Тоска на следующий день
меня в любви сыскала.
Я солнцу завязал глаза
ночами,
сказав ему: Теперь найди, попробуй!
- А, вон ты где! - ответило
мне солнце,-
тебе ни за какой погодой
не укрыться.
- Тебе не скрыться! - так
весь мир сказал мне
и чувства все, которым
пытался я завязать глаза.
(Перевод Ю. Кожевникова)
СПУСК НА ВОДУ
Нынче - облако на парус.
Завтра - дорогу на мачту.
Так я выстроил свой корабль.
Закончив работу, я взвалил его на спину
И стал искать
Подходящий водоём.
Я искал до тех пор,
Пока чайка у него на носу
Не разбилась, как бутылка шампанского.
Тогда я вошёл в море -
Сначала по щиколотку, потом по пояс.
Тоска корабля по волнам
Всё тяжелее давила меня.
Когда я перестал различать
сам себя,
корабль
Поплыл.
Пусть с каждым шагом
Я опускаюсь всё глубже.
Всё равно и теперь я несу его на себе,
Молчаливо шагая по дну,
Подняв над головою руки.
(Перевод Б. Слуцкого)
ПРОСАЧИВАНИЕ ЯДОВ
Трава, горы, воды, небо
Проникли в мою кровь,
И теперь я жду,
Когда это скажется.
Я зеленею.
Чувствую, что это из-за травы.
Я раскалываюсь -
Из-за ущелий,
И туманюсь из-за гор.
Из-за воды
Ноги мои обтачивают
Камни на дороге,
И все спрашивают про море.
Кроме того, я чувствую,
Что голубею,
И становлюсь бесконечным,
И что в глазах
И на кончиках пальцев
У меня звёзды.
(Перевод Б. Слуцкого)
БЕЗДНА
Бог - он глух,
и, когда я хочу ему что-то сказать,
я пишу на бумажном листке -
так со всеми глухими
поступают обычно.
Но мой почерк ему непонятен,
и, когда я смотрю, как он чешет свой венчик,
разбирая неясное слово -
начинаю я думать, что было бы легче
просто взять и орать ему в ухо.
Но когда поступаю я так,
головой он качает,
мол, ему непонятно,
и мне знак подаёт, чтобы я писал на бумаге
всё, о чём я хотел бы сказать.
Я в отчаянье полном
прохожим сую торопливо
ту бумагу, что я написал
так красиво и ясно,
как пишут для Господа Бога.
Но прохожие хоть и не глухи,
да вечно куда-то спешат,
и мою отстраняя бумагу,
они просят словами своими всё им рассказать,
да возможно короче.
Вот тогда-то я выть начинаю
-
как из пропасти, вою,
громогласно, как Бог,
когда он совершает молитву.
И от страха, что я сам оглох,
забываю
всё о чём говорить собирался.
(Перевод Ю. Левитанского)
ПРИМЕТЫ
Если ты встретишься со стулом,
Добрый знак - попадёшь в рай.
Если встретишься с горой,
Дурной знак - станешь стулом.
Если встретишься с Большой Медведицей,
Добрый знак - попадёшь в рай,
Если встретишься с улиткой,
Дурной знак - станешь улиткой,
Если встретишься с женщиной,
Добрый знак - попадёшь в рай.
Если встретишься со скатертью,
Дурной знак - попадёшь под сукно.
Если встретишься со змеёй,
Добрый знак - ей смерть, а тебе в рай.
Если змея встретит тебя,
Дурной знак - ты умрёшь, а она в рай.
Если умрёшь -
Дурной знак.
Берегись этой приметы
И всех остальных.
(перевод К. Ковальджи)
КОНЦЕНТРИЧЕСКОЕ
Сегодня тебе понадобится
и душа -
потребуется
для просвечиванья
рентгеном,-
так что с вешалки надо снять тебе
и надеть
свой таинственный самый, трансцедентальный,
ангельский облик.
Посмотри на меня сквозь ресницы,
чтобы каждой ресничкой
опалило мне душу.
Время года сделай настолько прозрачным
и ясным,
чтоб деревья опять в корабли превратились,
доказав, что всё сущее в мире
из воды начиналось.
Призови сюда птиц, чтоб летали
вблизи,
только избранных птиц призови,
начиная от жаворонков и выше,
чтоб из крыльев колодец они возвели вокруг нас
и на дне его мы возомнить себя смели б
родниками,
которым вовек не иссякнуть.
(перевод Ю. Левитанского)
ДВУКРАТНО
Я смотрю на все на свете
Двукратно.
Сначала, чтобы развеселиться,
Потом, чтобы расплакаться.
У деревьев крона листвы
Взрывается хохотом,
Но корни таят
Большую слезу.
Солнце
Молодо в истоке лучей,
Однако они
Вонзаются в ночь.
Мир безупречно захлопнут
Этим переплетом,
Под которым собрано всё,
Что я перелюбил
Двукратно.
(перевод Б. Слуцкого)
КОМПАС
Море - огромный компас,
В море плавают первые рыбы,
Показывающие север.
У каждой рыбы, понятно,
Собственный полюс,
Каждый хочет она утвердить,
Глотая, когда Нептун отвлекается,
Полюса, что помельче.
Говорят, что настанет время
Единого, научно установленного севера,
Когда все до единой рыбешки
Поплывут в одном направлении
Цепочками, друг за другом,
К северу прямо - на брюхе
И к югу потом - на спинке.
Тогда уже не собъются с пути
Морские суда.
Не закружатся в водоворотах,
И с таким отлаженным компасом
Самой земле
Удобнее будет ориентироваться
В своей каждодневной жизни.
(перевод К. Ковальджи)
АЛФАВИТ
В сущности, он не заметил,
Когда потерял первую букву.
Продолжал говорить,
Старательно избегая
Слова
С той злополучной буквой.
Потом потерял ещё одну букву,
Кажется, букву А,
ЛунА, небесА -
Остались навек за бортом.
И ещё одну...
Радость, любовь
Перестали его понимать.
Последняя буква
Застряла в каком-то слоге,
Словно усталый зуб.
Теперь он слышит, видит,
Но нет у него уже слов для жизни,
Слов, составленных большей частью из букв,
Которые он растерял.
(перевод К. Ковальджи)
АД
Самое невыносимое - это то,
что все страдания
нужно выносит в строжайшей тишине,
чтоб не слышно было слышно, как жиреют
праведники в раю.
(Перевод Ю. Кожевникова)
СЛОНЫ
Слоны купаются, со дна взрывая
тину,
скребут о дерево скалистые бока
и, словно, горы, погружаются в трясину,
хватая хоботом то ил, то облака.
(перевод Юрия Кузнецова)
РЫБНЫЙ РЫНОК
На рыбной площади, в крови
и летнем гуле,
изрубленное войско: рыбы? люди?
Прохожий обернётся ненароком,
заворожен стеклянным оком.
(перевод Юрия Кузнецова)
СКИТАЮСЬ ВОКРУГ ТЕБЯ
Если бы затаиться
в нагрудном твоём кармане,
жить бы счастливой птицей -
без боли, без умиранья...
1963
(Перевод Н. Горской)
Я хотел знать,
но спрашивал без ответа,
я хотел света,
но горел один в темноте.
Я возжелал неслыханного
и жил обычной жизнью.
Я пожаловался.
Но никто не понял, что я хотел сказать.
(Перевод Б. Ерхова)
После выпозли черви,
перемазаны глиной полей,
дождевые полезные черви,
а потом еж из-под кроны ольхи,
а затем
выплыла на берег дева-волна,
и наступило утро.
САМЫЙ КОРОТКИЙ ПУТЬ
Самый короткий путь к ближнему
- рукопожатье,
чаще всего этот путь самый трудный,
пнуть ниже спины проще и легче всего.
Как научиться честно протягивать
руку другому
и отрешиться от варварских наших привычек?
ДЕВЧОНКИ С НАШЕГО ДВОРА
Губы маленькой девочки -
цветочный запах и цвет.
Кто их однажды заставит
задрожать?
Кто заставит увянуть?
Пока она - наша,
и жалко с ней раставаться,
с этой маленькой девочкой,
чьи губы - мерцание розы.
(Переводы А. Ревича)
Акрополь
массивностью,
солнечностью своей
в трепет меня приводит.
Я увидел ясно
на склоне пологом холма
финский наш сеновал.
Его соразмерность простая
храму подобна была.
Сиял он
в яркой лазури.
(Перевод Нат. Булгаковой)
Птица мелодию тонкую вяжет
в воздухе белом.
Чисто сверкая,
нить голубая
с неба свисает.
* * *
Люблю я
замерзающее взморье,
нагие камни,
птиц - маленьких скитальцев праздных.
Они гуляют в исполинских кронах,
средь прошлого осколков.
У них на крылышках искрится рай.
* * *
Как радостно на мир смотреть
сквозь призму ночи!
Блуждать по ночи в переливах света!
Зачем цветок
принёс свою пыльцу,
пурпур свой золотистый,
синий знак,
богам и детям не было известно.
Вручают всем нам посох.
И кто-то нас зовёт в дорогу.
(Переводы Нат. Булгаковой)
САМОЕ ТРУДНОЕ КАНУН ЧЕТВЕРГА
Нет ничего труднее, чем встречи
мои с четвергом.
Я вкопан в задумчивость. В камень. в электроток.
В восьмигранный остров площади Октогон.
Вечер, канун четверга... Что может быть тяжелее!
Себя не осуждаю
И не жалею.
Хлещет дождь-желто-сине-красно-зелёный.
Масляно-радужный ручьёв кипяток.
Толчея пузырей, вспенивающих поток.
Шевеля струящейся кожей, вокруг моих ног
вьются ящерицы, хамелеоны.
Перепонками глинистых кружев
их глаза вытаращиваются в лужах.
Пузырьки, как зверьки, закручиваясь в клубок,
друг по дружке ползут - то бурые, то белые,
и снова врозь, врассыпную, вразброс...
Эта площадь - само одиночество
закаменелое,
остров Галапагос.
Я одинок.
Вертится чертовым колесом
Октогон,
раскручивая трамваи, машины, - и в сплошные
полосы слит свет витрин, фонарей, окон,
лишь мелькают за стеклами гладиолусы,
бесстыдные, оголенные...
Хлещут струи - желто-сине-красно-зелёные.
Кричащие газетчики...
Молчащие цветочницы...
И на стеблях из металла,
ночь на миг разорвав,
над деревьями, крышами, трубами этими
поднимаются электрические существа
чудовищными соцветьями.
Поднебесное огненное распятье
всё ближе,
вибрирует участь моя на нём.
И я, как на карте огромной, на мозге этом цветном
всю Венгрию вижу.
Точки светящиеся: деревня,
город...
Клетки мозга. Его опора.
Электрические реки - жилами, синевой...
Извилины мозга. Пульс его.
Ох, люди!...
Четверг - день суеверий. Канун его труден.
Не знаю ничего тяжелее.
Себя не ругаю. И не жалею.
В ярких брызгах дождя, там
и тут,
стены, крыши, пустоты цветут;
паучки световые плетут свои сети -
и в напористом, вспотопляющем свете
раскрываются, тут и там,
шелестящие листья реклам -
и, как звёзды морские, качаются в глубине,
и ощупывают себя,
толщу воды головами долбя...
Помоги, человечество, мне!
Струи дождя - словно папоротники
и хвощи.
А под ними шуршат, и скрипят, и перегреваются
синтетически возрождённые ископаемые:
резиновые пальто, нейлоновые плащи,
накидки прозрачно-непромокаемые.
Женщины в змеиной коже прапращуров.
Мужчины в шкурах динозавров и ящеров.
Голодные.
Неутоленные.
Ливень струится, обтекает
их лица -
желто-сне-красно-зеленые.
Кто из них заметит, что до
костей я продрог и намок?
Кто из них узнает, что даже букет, даже цветок
мне нести теперь некуда, некому?
Кто из них услышит, если вытолкну криком
расширяющий горло комок?
Тебя высматриваю. Ищу. Зову.
Сквозь дождь слова протягиваю синие...
Но вот перезают синеву
красно-желто-зеленые, закругленные линии:
это вырисовывается, всё оттеняя,
гигантская кружка пивная.
Пенится и золотится кружка
и выблёвывает гроздья света,
и, шипя, по скользкой шкуре камня
пена фосфорическая льётся...
Где потерял я дорогу свою?
Куда бреду? Про что пою?
"Господи, избави нас от лукавого!..."
Нет ничего труднее, чем вечер перед четвергом.
Нет сил в нём остаться.
Нет сил с ним остаться.
Разгребаю золотистую пену.
Закричать бы! По-детски! Нет - на смех поднимут...
Где же место найду? Куда себя дену?
Дотянуться бы, Венгрия, до
твоих электрических плеч,
ухватиться за вены твои, под взор твой неоновый лечь,-
чтоб глядели твои рентгенолучи,
как вспухшее сердце во мне стучит,
себя с тобою намертво связывая.
Нельзя так, нельзя... Уймись, фантазия.
Нет ничего труднее, чем вечер перед четвергом!
В глотке - не крик, не проклятье,
не стон и не гром.
В радугах, в блеске дремучем раскалывается голова,
с уст моих сами слетают бабушкины слова:
"Господи, избави нас от Птиц с грудями, с лицами,
от Коня рогатого, от Ангела с копытцами,
от Барана в чешуе, от Гада семиглавого...
Господи, избави нас, избави от лукавого!"
Нельзя так, нельзя... К чему
бормотанье это?
С кем говорю? От кого ли жду ответа?
Не от Бога ли, которого давным-давно когда-то
хворостиной, хохоча, отхаживал запанибрата?..
Да, свой собственный огнь взивал я в богову высь,
чтоб слепни всей вселенной лопались в нём, рвались,
испуская с шипеньем слезно-зелёную слизь.
Но сейчас оплетают меня и
душат
электрические провода -
красно-синие волосатые щупальца,
фиолетовая борода.
Лишь ты мне помочь смогла
бы в этих зарослях дней, огней...
Канун четверга. Вечер. Нет ничего трудней!
Да разве можно
не быть нам вдвоём?!
Ведь я зарыт, закопан там, в сердце твоём,
точь-в-точь как солдат, обросший, измотанный,
откапывается в земле под минным огнём:
вокруг - железная листва осколков,
осклабленные черепа разрывов,
свинцовый гнус жужжащий, ветвей кровавых чащи,
сталактиты артерий - оборванные, спутанные,
радуги глаз - застывшие, мутные...
Точь-в-точь как эмбрион,
в калачик свернут я и погружен
в твою теплынь живую, в твой телесный трепет:
меня укачивают ласковые ребра,
тревожит шумный алый водопад -
я слышу, слышу, в эту мягкость вобранный,
как там, в тебе, работают, кипят
соль, фосфор, кислород, гемоглобин;
я прозреваю в темноте глубин -
и, словно лампы батисферы,
точь-в-точь,
мои глаза твою просвечивают ночь...
Ты - океан мой. Звёздный. Голубой.
Я одинок.
Но я с тобой.
Хлещет дождь - желто-сине-красно-зеленый.
Я смотрю, его брызгами озаренный,
как сияет, пульсируя, мозг электрический:
это - Венгрия, распростёршаяся надо мной.
Млечный путь - как залив. И шар земной
в нём плывёт медузой космической...
И очень верю я
в потёмках преддверья,
что ты не застынешь под душною маской,
что выпростаешь просветленным усильем
из хлейкого плена, из слякоти вязкой
свои мозаичные крылья:
натянется их плёнка золотая,
хитин просохнет, затвердеет,
ты выпорхнешь судьбой моей двукрылой -
и чрево времени закроется спокойно.
Стою как вкопанный, промокшую
голову свесив.
Я одинок ещё пока.
Самое трудное - канун четверга.
Вечер... Преддверье... Что может быть тяжелее!
Себя не кляну.
И себя не жалею.
Отважившись, иду. У беды
на виду. Навстречу жизни и вере.
В сине-зелёно-красном дожде. В социалистической эре.
(Перевод В. Корчагина)
О ЛУНЕ
Одни говорят, что луна -
ловец селёдок,
разбрасывающий светлые сети над черной водой.
Говорят другие, что луна - старая вдова рыбака,
вяжущая мерцающими спицами огромную шаль одиночества.
Мне их не рассудить. я сбит
с толку обрушившейся на меня тишиной.
Я сбит с толку: остановилась ночь.
(перевод Ал. Парина)
МОЙ СТИХ
Бабочка к камню
примерзшая.
Взять её в руку. Дохнуть на неё
тихо-тихо. И
задрожат снежные крылышки,
затрепещут
тёмные против света.
ПРЕКРАСНА СМЕРТЬ
Отбушевала осень -
тишь, о, тишь, -
а у реки лежит сраженный клён,
руки тяжкие в воде полощет.
Его венчает кроваво-красный лист.
А он лежит.
И тишь, какая тишь.
НА РАССВЕТЕ
Славно бы раннею ранью
застать врасплох, обескуражить утро.
С чёрного входа
пробраться.
Подсмотреть, как оно наряжается
сонной листвой,
тихим ветром, звоном воды,-
и вдруг объявиться - громким, отчаянным криком!
(Переводы Е. Суриц)
СТРАНСТВУЮЩИЕ ТУЧКИ
Странствуя, тучки застряли
на склоне горы,
долго недвижно они в тишине размышляли:
недруг ли ветер их по равнине развеет,
или они поплывут над вершинами снежными к солнцу.
Странствуя, тучки солнцу застили путь,
в траурных флагах будней такая тяжесть,
ниже, в долине, шаркая, тащится жизнь,
звуки рояля летят из открытых окон.
Пёстрый ковёр долины - лоскут к лоскуту,
вечный снег на вершинах сахарно твёрд...
Тихо в долину сходит зима.
Улыбаются великаны.
ЛЕТО В ГОРАХ
Незатейливо лето в горах:
цветы на лугах,
улыбки старого сада,
и ручей бормочет о найденном счастье.
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Осенний день прозрачно прорисован
на плотном фоне золотых лесов.
Осенний день с улыбкою лучистой
так сладко-сладко, безмятежно спит,
от зелени устал, цветами сыт,
в венке из красных виноградных листьев.
Осенний день изжил свою печаль,
его персты уже совсем остыли.
Уснул - и видит: золотую даль
неслышно хлопья белые сокрыли.
ОПАСНЫЕ СНЫ
Не приближайтесь к своим
снам:
они - туман и могут исчезнуть,
они опасны и могут ожить.
Вы видели, какие глаза у
снов?
Они больны и ничего не видят,
они смотрят в себя.
Не приближайтесь к своим
снам:
они - обман, они должны уйти,
они - безумие, они хотят остаться.
ЖИТЬ - ПОБЕДА
Чего мне бояться? Я - часть
бесконечности.
Я - часть великой силы вселенной,
неповторимый мир среди бесчетных миров,
ярчайшая звезда, которая все равно погаснет.
Жить - победа, дышать победа, быть собой - победа!
Победа - чувствовать в жилах бег ледяного времени,
слышать бесшумный поток ночи,
стоять на скале под солнцем.
Я иду к солнцу, стою на солнце,
я ничего не знаю - только солнце.
Время, вечно ты со своими
новшествами, с разрушениями, с соблазнами,
всё-то с каверзами, всё с вариантами: не хочу ли я жить
как маленькое зерно, как свернувшаяся змея, как скала среди моря?
Время, убийца, - уходи из меня!
Солнце меня наполняет сладостным мёдом
и говорит: все звёзды когда-нибудь гаснут, но светят без страха.
(Переводы И. Бочкарёвой)
СТИХОТВОРЕНИЕ
Во тьме, измученная бездной,
сиянье перлу отдала
жемчужница - и умерла.
А он стал брошкой бесполезной
(перевод И. Бочкаревой)
Здесь под золотым дождём
цветут черемухи и рябины,
в деревьях покой,
и плещется волна,
и ночи напролёт - светлое сияние,
и лает собака на другом берегу.
* * *
Так просто
совсем ничего -
только неслышное
колыхание листвы
тишины дыхание.
(переводы Э. Карху)
Мою шляпу
вчера
трамвай переехал.
Пальто моё
утром сегодня
скрылось куда-то.
После полудня
мои башмаки
преступления
сделались жертвой.
- Что же есть я? -
То, что есть.
* * *
Жёлтые жабы
случайно
вылетают
из уст человеческих.
Невозможно,
не должно,
нельзя
(писать, как только что я написал)
Можно - ква,
должно - ква,
надлежит - ква,
ква!
(Переводы Нат. Булгаковой)
НОЧНОЕ НЕБО
Синее поле небес
бурями вспахано,
звёздным овсом серебристым
засеяно -
зябким и редким
звёздным овсом...
Кто
жнецом назовется?
Кто возьмётся за лунный серп?
(перевод Новеллы Матвеевой)
Жёлтый ребёнок
Ребёнок жёлтый, погружённый
в вечный сон,
на фотографии, поблёкшей на стене,
я мог бы тебе сказку рассказать
верхом на умирающем коне.
Кто тот, стрелявший в моего
коня?
Какой стрелой, каким цветком он мог убить?
Из радуги сегодня воду пью -
одну её могу без боли пить.
Ищите под копытами меня,
копайте глубже, вместе или врозь -
быть может, эту землю в первый раз
вы прокопать сумеете насквозь.
(перевод Ю. Левитанского)
ПЕСНЯ
Ни грусть не делает меня
красивым,
ни голод, ни закат,
ни сердце другого человека,
ни деревья, принадлежащие другим,
ни переулок, пустынный без тебя,
ни кони, ни трава,
ни камни,
ни даже слово,
когда сквозь гласные
могу смотреть, как сквозь орбиты
безучастные.
(перевод Ю. Кожевникова)
СОН И ПРОБУЖДЕНИЕ
Поскольку ничего ещё ни понимали
ни ты, ни я,
мы думали, что просто мы похожи.
И вот поведали друг другу
мы самую большую тайну:
мы существуем...
Но это было ночью, а поутру
проснулся я, прильнув к тебе виском,
сноп желтизна пшеницы.
И я подумал: Боже,
каким же хлебом быть смогу я
и для кого?
(перевод Ю. Кожевникова)
КТО Я ТАКОЙ?
Без меня ничто не возможно
-
доказательство:
то, что я есть.
Без меня ничто не было возможно -
доказательство:
то, что я сам вышел из себя,
из того себя, каким я был.
Я тот, кто не мог быть без
ничего.
Я тот, кто доказал существование Бога.
Я тот, кто доказал отсутствие Бога,
потому что сделал его зримым.
Я создан Богом,
потому что сам создал Бога.
Я не хороший, не плохой,
просто-напросто я есть.
Я слово "есть",
я ухо, которое слышит слово "есть",
я дух, который понимает слово "есть",
я абсурдное тело этого "есть",
и буквы его.
Я - место, где существует "есть",
и постель, в которой оно спит.
(перевод Ю. Кожевникова)
КОГДА Я СМОТРЮ НА ЖЕНЩИН
Когда я смотрю на женщин,
Совершающих трапезу,
Мне кажется, они похожи
НА маленьких проворных рыбок,
Поедающих друг друга,
Но тем не менее красивых.
О, как грациозно пеходят они
От одного блюда к другому!
В каком глубоком молчании
Смотрят друг на друга.
И кажется, что ожившая Сплетня
Застыла в каждом их мирном
Жесте.
Своими тонкими, изящными
пальцами
Нежно разрывают
Ткань мёртвых тел, лежащих перед ними,
Как бы говоря тем самым:
"Жизнь - это салат, рыба, жареная свинина,
нарезанная хрустящими, румяными ломтиками".
Так робко сидят они,
Такие безоружные и скромные,
Надежно закованные
В броню своего безукоризненного этикета,
И с наслаждением поглощают сладкий пирог
И пожирают, пожирают своё Время...
(перевод Э. Шапиро)
СЛОНЫ
Слоны купаются, со дна взрывая
тину,
скребут о дерево скалистые бока
и, словно, горы, погружаются в трясину,
хватая хоботом то ил, то облака.
(перевод Юрия Кузнецова)
РЫБНЫЙ РЫНОК
На рыбной площади, в крови
и летнем гуле,
изрубленное войско: рыбы? люди?
Прохожий обернётся ненароком,
заворожен стеклянным оком.
(перевод Юрия Кузнецова)
СКИТАЮСЬ ВОКРУГ ТЕБЯ
Если бы затаиться
в нагрудном твоём кармане,
жить бы счастливой птицей -
без боли, без умиранья...
1963
((Перевод Н. Горской))
Я хотел знать, ((Перевод
Б. Ерхова)) После выползли черви, ((Переводы
А. Ревича)) * * *
Птица мелодию тонкую вяжет * * *
Люблю я * * *
Как радостно на мир смотреть ((Перевод
Нат. Булгаковой))
Повинуясь шепоту
веток, *
Ни на что не похожее дереве * Отражение дереваПер
ЛАГЕРКВИСТ
но спрашивал без ответа,
я хотел света,
но горел один в темноте.
Я возжелал неслыханного
и жил обычной жизнью.
Я пожаловался.
Но никто не понял, что я хотел сказать.Вильё
КАЯВА
перемазаны глиной полей,
дождевые полезные черви,
а потом еж из-под кроны ольхи,
а затем
выплыла на берег дева-волна,
и наступило утро.
САМЫЙ КОРОТКИЙ ПУТЬ
Самый короткий путь к ближнему - рукопожатье,
чаще всего этот путь самый трудный,
пнуть ниже спины проще и легче всего.
Как научиться честно протягивать руку другому
и отрешиться от варварских наших привычек?
ДЕВЧОНКИ С НАШЕГО ДВОРА
Губы маленькой девочки -
цветочный запах и цвет.
Кто их однажды заставит
задрожать?
Кто заставит увянуть?
Пока она - наша,
и жалко с ней раставаться,
с этой маленькой девочкой,
чьи губы - мерцание розы.
Раббе
ЭНКЕЛЬ
Акрополь
массивностью,
солнечностью своей
в трепет меня приводит.
Я увидел ясно
на склоне пологом холма
финский наш сеновал.
Его соразмерность простая
храму подобна была.
Сиял он
в яркой лазури.
в воздухе белом.
Чисто сверкая,
нить голубая
с неба свисает.
замерзающее взморье,
нагие камни,
птиц - маленьких скитальцев праздных.
Они гуляют в исполинских кронах,
средь прошлого осколков.
У них на крылышках искрится рай.
сквозь призму ночи!
Блуждать по ночи в переливах света!
Зачем цветок
принёс свою пыльцу,
пурпур свой золотистый,
синий знак,
богам и детям не было известно.
Вручают всем нам посох.
И кто-то нас зовёт в дорогу.
Антони
ФЕЛПС
ДЕРЕВО
ветер губы свои разомкнул,
чтобы в зеленой тени
разомлевшему лету поведать
тайны стиха
и науку соцветий.
угловатое,
высится
посреди одинокого дня,
как упрек.
Одинокое дерево
с лохматой листвой —
как упрек
небесам.
в раме воды.
Отражение дерева
на холсте синевы.
Оскорбленное дерево
в раме гулкого ветра
кровью сочится
и думает о семенах.
Перевод М. Ваксмахера
ПОЛНОЧЬ В КРАСНО-ФИОЛЕТОВОМ
Ночь — скорее день внутри и снаружи,
это я знаю точно.
Она без дверей и окон,
без крыши и стен.
Тень куда обнаженнее,
нежели свет.
Я говорю со всем, не глядя ни на кого,
сияю, не шевелясь, во всем существую.
Вот так живу, без прежде и без потом.
Я обитаю в облаке,
без направления,
и это со мною не день и не два.
Я слышу рождение листьев и птиц,
припадая к спирали, которая все сообщает.
Предпочитаю видеть и слышать, а язык —
всего лишь эхо того,
о чем мы могли бы сказать
рукою, сжатой в кулак.
(Разжатая рука — чтобы увидеть линии-строки
договора, вовек не писанного моею рукой.)
Я ничего не ведаю о высоте, о далях —
попросту я живу т а м.
Все в ночи
вечно молодо.
Я сопутствую ночи в ее замысле
не рассчитывать ни на кого, ни на что.
Из своей глуби цветка я вижу:
кто-то ждет меня, не зная зачем.
Застигнуть бы ночь врасплох какой-то на
и я рву себя в клочья, вспомнив имя,
которое меня увело с моего пути.
И слышу дальние стоны
ключа
в замочной скважине.
Постоянство — всего лишь миг.
Читаю струю фонтана.
Перед рассветом мы верим,
что будет то, чего не было.
Для часов кардиологии
все 24 часа
одинаковы. Реки текут,
недвижно движется море.
Если уж быть — таким.
Перевод П. Грушко
ВОСКРЕСЕНИЕ ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Это произошло в спокойном
воскресении после дождя
асфальт отражал все паши пятна
долгое «прощай» мотнулось акробатом
с площади на гору
и мгновение исчезло стоящие лицом к лицу
зажглись фонари и воздвиглась темная башня
против нашего бессилья
века нас не сломили
(Перевод А. Эппеля)
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Когда я увидел, что ива в больничном саду
грустное оперенье, меня ударил осколок
невнятных воспоминаний, каскадом холмов
с далекого берега, и немигающий свет их
лег на границе газона.
И предстала мне башня на вершине скалы
с ее зеленым пятном на вылинялой стене.
Я увидел, что все прекрасно, как прежде:
каменное крыло, морская пена, зима...
(Перевод Е. Солоновича)
ПОРЯДОК
С опорой на синтаксис,
при поддержке десятичной системы царит порядок отношений,
собственности, возможности
её преумножения, тогда как алгебра теряется на темной улице
или при оценке пригодности
навязчивых идей.
Упорядочен ход
органических реакций,
выход эмоций
хотя и непредсказуем,
но рассчитан, как террор,
с привлечением
серьезных намерений
сломить волю.
Все имеет хорошую сторону.
Порядок охотно царит
в самых разных обличиях.
((Перевод В. Куприянова) )
Я хотел знать,
но спрашивал без ответа,
я хотел света,
но горел один в темноте.
Я возжелал неслыханного
и жил обычной жизнью.
Я пожаловался.
Но никто не понял, что я хотел сказать.
(Перевод Б. Ерхова)
В ГЛУБОКОЙ ТИШИНЕ
Мне жаль всех тех, кто
учится молчать,
менять легко, как веера, щиты молчанья:
за этими щитами - тишина, калейдоскоп безмолвий,
там скользят немые тени чувств:
презренье, мудрость, унижение, злорадство...
Мне жаль старательных учеников, самозабвенно
затягивающих петлю беззвучья.
Они молчат и кажутся мудрее, лучше,
старше...
Но как им страшно!
Храниться в вакууме и спасаться от кого?
Так под водой, под толщей
тишины,
умноженной стобезъязыким эхом,
однажды задохнулась я от звука:
неслышно закрывались створки раковин.
(перевод И. Кашежевой)